Вулканологические исследования требовали довольно много научных работников — от специалистов по химии и геохимии до физиков и механиков, сведущих в природе лав и способах их выхода. Требовалось собрать и исследовать то, что находится на поверхности планеты, а затем рассчитать, что происходит в ее глубинах, подвергнуть планету геофизическому «прослушиванию» — сейсмическому, магнитному, электрическому, гравиметрическому — и представить результаты в численном выражении. Короче, необходим мощный арсенал средств, которыми не располагала французская вулканология. Поэтому мне пришлось удовлетвориться промежуточными целями, и прежде всего элементарным изучением газов.
Бюджета, выделенного в мое распоряжение Национальным центром научных исследований, хватало от силы на четверть этой скромной программы, включавшей сбор и химический анализ газовых проб, измерение объема выходов газов, их температуры и количества высвобождаемой энергии. Я начал искать помощи в других организациях и нашел ее в Комиссариате по атомной энергии (КАЭ).
«С какой стати КАЭ занялся вулканологией?» — неоднократно спрашивали меня за время нашего 6-летнего счастливого сотрудничества. Все дело заключалось в значительном сходстве техники анализа газов, выходящих из заводских труб, — КАЭ специализируется также на защите атмосферы от загрязнений, — и газов, вырывающихся из вулканического жерла.
Это я привожу в объяснение того, зачем понадобилась отдельная программа для изучения лавового озера Эрта-Але. Сейчас, в последней трети XX века, нельзя уподобляться геологам XVIII века и довольствоваться описанием лавовых потоков и султанов дыма, дабы не выказать своего невежества.
Эрта-Але
Итак, в декабре 1971 года мы ступили на северную застывшую часть лавового озера и двинулись к тому месту, где виднелся расплав. Для группы, оказавшейся в кратере вулкана Эрта-Але, подъем лавы не был особенным сюрпризом: расстояние до большого круглого озера расплава, лежавшего под обрывом, уменьшилось до каких-нибудь 10 метров. Мы уже дважды посещали «наш» вулкан и каждый раз убеждались, что уровень магмы неуклонно поднимается. Это было очень кстати, ибо облегчало трудности спуска и особенно подъема из жерла (спуститься по веревке — пустяковое дело, зато вот подниматься по отвесной стене всегда нелегко).
Первые шаги мы делали с превеликой осторожностью, но затем, убедившись, что корка прочная, а температура ее терпимая, отважно разбрелись по темной, с тусклым отливом лаве. Потоки застывали здесь самым причудливым образом — то в виде булыжной мостовой, то свернувшись гигантскими удавами или перекрутившись, подобно канатам (подобную форму они принимают, когда материалы успевают лишиться основной части газов). Сквозь змеившиеся там и тут трещины менее чем в 35 сантиметрах под коркой проглядывал кровавый расплав. Слева от нас курились густые клубы белого пара; мы обошли их вниманием: судя по скорости подъема, они выходили под небольшим давлением, а значит, успевали смешаться с воздухом. Дело в том, что воздух проникает под «кожу» вулкана через многочисленные поры и смешивается там с восходящими из чрева планеты газами — кроме случаев, когда газы выбиваются под очень сильным давлением. Нам требовались для взятия проб именно такие трещины.
Впереди как раз виднелись две подходящие отдушины: пар вырывался со свистом, разносившимся на 300 метров вокруг. Дыры открывались в верхушках двух невысоких конических башенок, так называемых хорнито, образуемых наслоениями вяло вытекающего расплава. В этом случае лава застывает прямо на краю эруптивного жерла. Если извержение проходит более бурно, продукты расплава успевают пролететь по воздуху и охладиться, поэтому плотного склеивания не происходит. Хорнито, напротив, представляют собой почти монолитный микровулкан, — и его непроницаемость особенно дорога вулканологам. Воздух не в силах проникнуть сквозь плотно спаянные вертикальные стенки, и газы под большим давлением почти в чистом виде выбиваются сквозь крохотные отдушины в вершинах хорнито. По опыту мы знали, что эти газы менее всего смешаны с атмосферным кислородом, азотом и аргоном. Два последних химически инертных вещества не вступают в реакцию с вулканическими газами и не имеют для нас особого значения. Зато кислород серьезно искажает «оригинал».
Кислород, как явствует из названия, окисляет водород и серу, образуя с ними воду или двуокись серы, а в сочетании с окисью углерода или сероводородом дает опять-таки двуокиси, что нарушает первородный баланс вулканических газов.
Еще одно немаловажное преимущество непроницаемости хорнито заключено в том, что вулканологи могут легко подобраться к активному жерлу. Так получилось и на сей раз. Без особых трудностей мы забрались на вершину 2-метровых башенок, воздвигнутых на покрывшем лавовое озеро панцире, и взяли серию дивных проб. Кстати, корка хорнито была весьма горяча, видимо из-за небольшой толщины: термометр показывал около 400 °C, из-за чего пребывание на вулкане было малокомфортабельным.
Озеро живой лавы покоилось в подобии круглой полыньи с приподнятыми краями, круто обрывавшимися внутрь. Кое-где высота бруствера достигала 8—10 метров, но с внутренней стороны на половине высоты была площадка, где вполне можно было стоять и работать. Мы со страстью принялись за дело. Карминный расплав мирно булькал у подножия стенки. Подобные идеальные условия выпадают исключительно редко, и мы постарались использовать этот шанс максимально. Одна часть группы немедля занялась хорнито, другая — лавовым озером.
Вулканизм — явление динамическое, так что в идеале надо было обеспечить непрерывное слежение за процессом. Мы попытались измерять в полевых условиях температуры и приливы тепла, поскольку для непрерывного анализа химического состава приборов пока не существует. Ответственный за эту часть программы Франсуа Легерн со свойственным ему усердием и проворством наполнял пробами десятки ампул. Солидное количество газовых проб, взятых на протяжении достаточно долгого времени, дает возможность уточнить эволюционность или цикличность процесса, а с другой стороны, определить наиболее характерный химический состав.
Итак, Легерн ввел термометр в пышущую жаром отдушину хорнито. Температура оказалась довольно стабильной и колебалась в пределах от 1125 до 1135 °C. Газ выходил равномерно, лишь иногда его средний дебит возрастал. Поначалу эти приливы настораживали: поди знай, что это не прелюдия к какому-нибудь катаклизму. Ведь взрыв даже «местного значения» рисковал обернуться для нас тяжелыми неприятностями. Скоро мы убедились, однако, что интенсификация выхода не предвещает ничего страшного, и привыкли к приливам, как привыкают к постоянной опасности кровельщики, разливщики металла, рыбаки в открытом море, мойщики окон небоскребов или… автомобилисты. Автострады убивают сегодня куда больше людей, чем все вулканы мира, вместе взятые.
Температуру газовой смеси в момент взятия пробы необходимо знать для того, чтобы впоследствии, при анализе, попытаться определить, где возникли эти газы, в результате каких реакций и на какой глубине.
Легерн работал в паре с флегматичным и всегда улыбающимся Антонио. Первый устанавливал термометр, второй вводил рядом с термопарой трубку нержавеющей стали. Из пасти черного дракона с кроваво-красной глоткой, откуда изрыгалось голубоватое пламя, теперь торчали металлические зонды. Казалось, будто возле большого монстра суетятся «ветеринары» в масках и алюминиевых кирасах.
В 100 метрах дальше по берегу расположились Пьер Зеттвог, Джо Лебронек и Жак Карбонель. Тщательно обследовав площадку и крепость бруствера, проследив какое-то время за активностью огненной полыньи, они начали устанавливать свою научно-измерительную батарею. Давно знакомое зрелище все равно каждый раз поражает меня контрастом между хрупкими приборами, уместными среди лабораторного покоя, и чудовищной мощью вулкана. Лава тяжко вздымалась и опускалась в 3,5 метрах под нами, жгучее ее дыхание опаляло лицо. Поминутно над поверхностью вздымались ярко-золотые фонтанчики или с шипением бил о берег багровый прибой… Любопытно, что спокойная гладь расплава производит на меня большее впечатление, чем оглушительный фейерверк искр или водопадом низвергающийся из жерла поток. Здесь под обманчивым спокойствием крылась колоссальная энергия. Сейчас озеро спрятало свою ярость под маской равнодушия, и в душу исподволь вползала тревога: что готовит нам эта карминная, с металлическим отливом масса, трясущаяся нервной дрожью?