Я сделал эту запись на острове Бали после подъема на Агунг. Восхождение оказалось небезопасным: дождь превратил пепел, в изобилии покрывший гору во время недавнего извержения, в скользкую глину. На верхние склоны мы забрались по очень узкому крутому гребню. Обувь на каучуковой подошве никуда не годилась: ноги то и дело разъезжались в стороны. Здесь потребовались бы не наши ботинки, а «кошки»! Как это часто бывает, спуск оказался опаснее подъема. В этот момент усталость усугубляется тем, что ноги опережают взгляд, а не наоборот. Идти по похожему на скользкую крышу гребню было особенно трудно, поскольку сила тяжести придавала телу совсем ненужное в данной ситуации ускорение. Чем сильнее я боялся поскользнуться и кубарем полететь в тысячеметровую пропасть, тем быстрее росло во мне чувство обиды: хорошенький получится конец для вулканолога, считавшего себя к тому же альпинистом!
Единственный мой спутник был профессиональным горным гидом, но не скажу, чтобы и он чувствовал себя намного увереннее в данной ситуации… Высокий и поджарый, с добротным чувством юмора, Клод Дюфурмантель был человеком необычным. Когда ему надоедало сопровождать любителей на Монблан или Грепон, он переключался на свою вторую профессию — инженера-геолога. Я просто восхищаюсь независимостью Дюфурмантеля и презрением к карьере, позволяющим ему посылать друзьям такую, например, открытку: «Долой геологию, даешь горы!» Это означает, что, устав от жизни инженера, он решил провести в Альпах пару лет для восстановления в памяти забытых им малоприятных сторон жизни профессионального альпиниста. Приходит срок, и друзья получают новую открытку: «Долой горы, даешь геологию!», а наш герой отправляется изучать местоположение будущей плотины, или участки, по которым пройдет линия метро, или дно Северного моря, где ищут нефть. Поверьте, требуется гораздо больше смелости, чем может показаться, чтобы вести такую вот жизнь.
Прыжки в самолет
Без предупреждения, как обычно, очередное извержение Ньямлагиры произошло в 1967 году. К этому вулкану я питаю особую привязанность с 1948 года, ведь именно на нем произошло мое приобщение к вулканологии: его боковое извержение произвело на свет небольшой попутный конус Китуро. Хотя я и не без колебаний поддаюсь теперь желанию мчаться к месту нового извержения, в случае со старым другом Ньямой я не колебался. И был не прав, так как, несмотря на спешку, пересадки из самолета в самолет и кросс в несколько километров по знакомым тропинкам в густом лесу, я опоздал!
Ги Бонэ сказал, что опоздал я на самую малость: тремя часами раньше из кратера еще вылетали снопы раскаленных снарядов.
Не впервые я прибывал на место после окончания извержения. Но всякий раз очень грустно сознавать, что ты лишился зрелища, пресытиться которым невозможно. Явление это настолько сложное, что его надо наблюдать вновь и вновь. Ради него тратишь время и деньги, тогда как того и другого нам так не хватает!
Журналистов средней руки отличает злоупотребление штампами. Когда кто-то по той или иной причине приобретает известность, посредственный журналист тотчас же приклеивает ему какой-нибудь ярлык. У меня таких ярлыков два или три, и не могу передать, насколько они меня выводят из себя. Согласно одному из них, «как только где-нибудь начинается извержение, он (то есть я) вскакивает в первый попавшийся самолет…». Во-первых, я сам когда-то занимался легкой атлетикой и хотел бы посмотреть, как это можно «вскочить в самолет». Во-вторых, совершенно неразумно устремляться к любому извержению. Не исключено, что я видел извержений больше, чем другие. Но хотя их наблюдение для вулканолога то же самое, что клиническая практика для ученого-медика, это лишь первый шаг к знаниям, достигаемым серьезными исследованиями. А они требуют подготовленных напарников и громоздкого, тяжелого, а то и хрупкого дорогого оборудования. Попробуйте «вскочить» в самолет, к тому же в «первый попавшийся», когда вас пять или десять человек, навьюченных ценным имуществом, за которое к тому же надо заплатить пошлину! Кроме того, эти люди не могут сию секунду освободиться от своих основных обязанностей (было время, когда ни один вулканолог не получал денег за свою работу). Даже сегодня средств на вулканологию во Франции отпускается мало, а путешествия самолетом стоят недешево. И в то же время всегда рискуешь появиться на месте извержения, когда оно уже завершилось…
Испытание шлема на Стромболи
Как я уже говорил, в 60-х годах мы всерьез принялись за методы замеров и анализа эруптивных газов. Нашим «испытательным полигоном» были Стромболи и Этна. По натуре я не бухгалтер и не коллекционер и не могу сказать точно, сколько раз и надолго ли мы туда ездили. Поездок было множество, и все они слились в моей памяти. Я живу будущим, и мне трудно вспомнить что-нибудь выдающееся из вулканологических будней, в которые превратились для меня посещения сицилийских вулканов. Справедливости ради скажу, что каждая поездка не похожа на другие — профессия наша монотонностью не отличается. Всегда все разное: условия, программы и напарники, успехи и неурядицы, трудности и риск, а иногда и волнения.
Что до последних, на память приходит ливень шлака и бомб, под который я попал однажды вечером на краю широкого западного жерла Стромболи. Я пошел туда, чтобы испытать изготовленный по нашему заказу шлем нового типа. Не успел я наклониться над бортом колодца и заглянуть в колдовскую бездну, как грянул взрыв. Он оказался намного сильнее сотен предыдущих. Я был ослеплен желтым пламенем тысяч тонн жидкой породы, внезапно взметнувшихся в воздух. Инстинктивно отпрянув, я застыл по стойке смирно. Я сразу понял, что со стороны выгляжу нелепо, но ничего иного мне не оставалось: только потерей самообладания можно было бы оправдать бегство под снарядами, которые через секунду должны были посыпаться со скоростью, в сотню раз превосходящей скорость моего бега; усевшись на корточки и сжавшись в комок, я бы подставил спину, чью уязвимость я неожиданно осознал; но, стоя абсолютно прямо, чтобы полностью укрыться под широким шлемом, я мог опасаться лишь косого огня колоссальной гаубицы, палившей в шаге справа от меня, или же падения чрезмерно крупного сгустка лавы.
В следующую секунду град лапиллей застучал по моему головному убору из стекловолокна. Затем последовал удар чем-то мягким и тяжелым — это была первая бомба. Потом еще и еще… Я потерял им счет. Шлем реагировал даже лучше, чем мы предполагали, когда конструировали его. Закругленный и снабженный закрывающим плечи резиновым валиком, он ослаблял удары еще нетвердых снарядов, и позвоночник легко их выдерживал. С обычной, сидящей на голове каской шейные позвонки, возможно, не выдержали бы, но тут нагрузка приходилась на спину, а она для этого достаточно крепка. Раскаленные караваи усыпали землю вокруг, тускнея, чернея и застывая на моих глазах. Пожалуй, мне повезло, что я находился так близко от огнедышащего жерла: комья расплавленной лавы (судя по цвету, температурой примерно 1200°) не успевали потерять пластичность до падения. Кроме того, поскольку большинство описываемых бомбами парабол были довольно пологими, град шел менее густо там, где я стоял. С другой стороны, самые увесистые глыбы шлепались ближе, так что все эти 100 секунд я боялся оказаться залепленным лавой с головы до ног…
Тибести
Приобретя реноме экспертов-вулканологов, мы не сомневались в ограниченности своих познаний. Даже то, что наша небольшая группа состояла из любителей (в смысле «тех, кто любит»), занимавшихся химией, физикой, изучением магмы, тектоникой и другими науками, не могло создать иллюзию осведомленности. Крайняя сложность вулканического феномена и молодость вулканологии сами по себе объясняли это незнание, но отсутствие каких бы то ни было кредитов было для нас дополнительным грузом, который нас раздавил бы, не будь мы энтузиастами. Сознавая свои недостатки, мы использовали малейшую возможность для учебы. Лично я далеко не книжник, и меня в первую очередь привлекала работа на местности. В те долгие годы, когда мы не получали никакой помощи, наипервейшим препятствием для такой работы была стоимость путешествия к очередному объекту наших исследований. Большую часть нужных сумм я зарабатывал писанием книг и статей, чтением университетских и публичных лекций, съемками документальных фильмов. Эта деятельность отнимала немало времени, но было приятно подобным образом зарабатывать себе на жизнь и сохранять независимость. Если не считать публичных лекций!.. Мне не нравилась их неизбежная несколько актерская сторона, равно как и риск быть зачисленным в малоуважаемое племя так называемых «путешественников», нещадно расплодившееся за последнюю четверть века.